Прекрасный человек - Страница 15

Дня через два после этого замечательного для Владимира Матвеича вечера отец его пришел из департамента в особенно приятном расположении духа. Он все ходил по зале, загнув руки назад и моргая глазами. Когда же Настасья Львовна вошла в залу, он подошел к ней и с особенным выражением поцеловал ее руку.

- Поздравьте меня, душечка.

У Настасьи Львовны засверкали глаза.

- Что… денежное награждение?

- Нет, Настасья Львовна, дороже всякого денежного награждения, ей-богу, дороже… Сегодня я в присутствии разрюмился, как дурак! И столоначальник, и начальник отделения Володеньки, и даже сам директор такие рассыпали похвалы

Володе… Говорят: "прекраснейший молодой человек, старательный, ученый, такая сметка у него во всем"; а его превосходительство прибавил: "воспитание его делает вам честь; я назначил его старшим помощником столоначальника". Вот что,

Настасья Львовна!..

- Да я не понимаю, с чем же вас-то поздравлять?

- Как с чем? - да ведь, я думаю, я отец его; разве отцу не награда, когда хвалят его дитя? - разве у меня каменное сердце, Настасья Львовна?..

И Матвей Егорыч снова заходил по комнате. На глазах его дрожали слезы, а лицо сияло улыбкой.

- Бог с ними совсем, денежное награждение, - продолжал он. - Я становлюсь стар и слаб, а надо взять в расчет, что он заменит вам меня, когда я умру. Надо подумать о смертном часе!

- Слава богу! я рада за Вольдемара, - сказала Настасья Львовна. - А сколько он будет получать жалованья?

- Тысячу шестьсот рублей… Это для такого молодого человека чудесно; я в его лета…

Настасья Львовна пошла сообщить об этой радости сестрице, а Маша подошла к отцу поздороваться с ним.

- Здравствуй, Маша, - сказал Матвей Егорыч, гладя ее по голове, - здравствуй.

И ты у меня доброе дитя… Маша, поди сюда.

Матвей Егорыч отвел ее в угол комнаты и, озираясь во все стороны, с некоторою боязнью, но переполненный чувством, вынул из кармана бумажник и достал из него пятнадцать рублей.

- Маша, вот тебе… купи, друг мой, себе платочек или что тебе нужно… да не говори об этом матери… Возьми, Маша…

Маша поцеловала руку отца и сказала ему робким голосом.

- Я люблю вас, папенька, очень люблю.

- Хорошо, Маша, хорошо, я верю. Смотри же, чтоб мать не знала о моем подарке…

Скоро явился и Владимир Матвеич - виновник общей радости. Настасья Львовна обнимала его, а он попеременно целовал ручки то у нее, то у отца и говорил:

- Мой долг утешать вас.

Анна Львовна при его входе сказала:

- Же ву фелисит.

По случаю получения Владимиром Матвеичем места старшего помощника столоначальника Анна Львовна присоветовала сестре дать парадный званый вечер: ей смертельно хотелось потанцевать, и особенно с офицером, который был пропитан

"Жуковым". (Говорят, будто все пожилые девушки очень любят табачный запах.) Она также уверила Настасью Львовну, что ей необходимо сшить к этому вечеру новое платье и купить новый чепец, потому что все другие чепцы на ней уже видели. У

Настасьи Львовны не было денег; но она через свою торговку достала несколько сот рублей, под залог фермуара, у того самого ростовщика, с которым так нечаянно сошелся Владимир Матвеич.

Между тем герой наш познакомился с Рожковыми и был приглашен к ним по понедельникам на танцы.

Настасья Львовна, узнав о новом знакомстве сына, тотчас догадалась, что он неравнодушен к дочери почетного гражданина, и обрадовалась этой догадке. "Он женится, - подумала она, - и будет жить вместе с нами или мы переедем к нему, я буду управлять всем… буду ездить в карете четверней… заказывать все мадам

Сихлер… в свете будут говорить обо мне… я заплачу все долги свои…"

Розовая будущность открывалась пятидесятидвухлетнему воображению статской советницы, и очарованная мечтами, полная надежд, она ни в чем не отказывала ни себе, ни Анне Львовне.

В понедельник, раздушенный и распомаженный более обыкновенного, Владимир Матвеич отправился на извозчике в Болотную улицу, что близ Ямской. Дорогой он все думал о том, как хорошо иметь двадцать тысяч дохода и как можно различными оборотами к двадцати прибавить по крайней мере десять… Черные глаза соблазнительной

Катерины Яковлевны мелькнули перед ним в тумане, как две звездочки.

Приятно мечтая, он катился в санях незаметно, и уже извозчик его поворотил в

Болотную улицу, как вдруг мурашки пробежали по всему телу Владимира Матвеича; он схватил извозчика за руку в испуге и закричал страшным голосом:

- Стой!

Извозчик остановился.

- Назад, назад! - поворачивай… в Садовую! - продолжал кричать Владимир

Матвеич, совершенно расстроенный. - Пошел скорей, скорей!..

Но я должен объяснить причину такого внезапного испуга. Утром этого дня он сочинял и потом переписывал одну министерскую бумагу, в которой беспрестанно должно было повторяться: "вашим сиятельством", "вашего сиятельства", "вашему сиятельству". Владимиру Матвеичу вдруг, уже при самом повороте в Болотную улицу, показалось, что он вместо "сиятельства" везде написал - "превосходительство", и эта-то бумага, вероятно, не замеченная ни начальником отделения, ни директором, с такой страшной, неизвинительной ошибкой, отослана вместе с другими к министру для подписания!.. "Боже мой, - думал Владимир Матвеич, - моя репутация, моя трехгодовая репутация! И в то время, когда я получил место старшего помощника столоначальника мимо младшего! И что скажет министр?.." Сердце его стонало и разрывалось… Он воротился назад, в департамент, чтобы взглянуть на отпуск и на черновую бумагу, в которой было слишком много помарок и которую он поэтому, разодрав пополам, бросил в ящик, находящийся под столом… А у Рожковой теперь танцуют… и, может быть, в эту минуту кто-нибудь волочится за Любовью